фото показано с : fergananews.com

В июне 1989 года подошло к концу так называемое «хлопковое дело» - как собирательно называли серию уголовных дел об экономических и коррупционных злоупотреблениях в Узбекской ССР, расследование которых велось с конца семидесятых годов.

Расследованиями занималась комиссия под руководством московских следователей Тельмана Гдляна и Николая Иванова. Было возбуждено 800 уголовных дел, по которым было осуждено на различные сроки лишения свободы более четырех тысяч человек, в том числе высокопоставленные чиновники и партийные функционеры, главы хлопкоочистительных объединений Узбекистана, директора хлопкозаводов.

В 1989 году, в дни первого Съезда народных депутатов методы расследования Гдляна подверглись серьезной критике – вплоть до заведения на него уголовного дела о нарушении законности при проведении расследований в Узбекистане. В 1990 году Гдлян был уволен из Генпрокуратуры, исключен из рядов КПСС. Однако в августе 1991 года дело Гдляна было закрыто. В декабре того же года президент Узбекистана Ислам Каримов помиловал всех осуждённых по «узбекскому делу», отбывавших наказание на территории республики.

О событиях тех лет вспоминает российский юрист, кандидат юридических наук, профессор, бывший временно исполняющий обязанности генерального прокурора Российской Федерации, бывший заместитель Генерального прокурора Российской Федерации, государственный советник юстиции 2 класса Олег Гайданов. Именно его, уже известного в стране 39-летнего юриста, на заре перестройки направили на особо важный в то время участок работы — в Узбекистан, на должность начальника следственного управления, заместителем Прокурора республики. Это была, пожалуй, самая длинная его командировка.

Именно Гайданова часто обвиняли в том, что в период с 1984 по 1989 годы по хлопковым делам в Узбекистане были арестованы и осуждены тысячи человек.

Олег Гайданов- Олег Иванович, в то время нынешний узбекский руководитель не был на вершине власти, но Вы по должности должны были быть знакомы (Ислам Каримов с 1983 по 1986 годы занимал должности министра финансов, председателя Госплана и заместителя председателя Совмина Узбекской ССР. – Прим. «Ферганы». ). Как он Вам тогда показался?

- В 1989 году, когда я уезжал из Узбекистана, Ислам Каримов стал Первым секретарём ЦК Компартии республики. Но я его знал уже несколько лет до этого и был с ним в прекрасных отношениях. И скажу, почему. Дело в том, что когда я осенью 1984 года приехал в Узбекистан, Каримов был первым чиновником, который появился в моём кабинете и дал мне полную картину того, что тогда происходило в Узбекской ССР. Я был начальником Следственного управления и заместителем Прокурора республики, а он министром финансов. Мы с ним проговорили несколько часов. В Казахстане, откуда я приехал, я был заместителем начальника Следственного управления Прокуратуры республики, был членом коллегии. То есть я уже тогда крутился в очень высоких сферах. Я два раза встречался с Кунаевым (Динмухамед Кунаев – в те годы Первый секретарь ЦК Компартии Казахской ССР. – Прим. «Ферганы». ) и даже выполнял его личные поручения. Он был член Политбюро. А я, например, выполнял его поручение провести проверку в отношении первого секретаря Костанайского обкома партии Бородина, который, кстати, лично был знаком с Брежневым. Я четыре года руководил следствием в прокуратуре Казахстана. То есть я хочу сказать, что тогда я уже вращался в очень высоких властных структурах союзного уровня.

Поэтому то, что у меня сидел министр Узбекистана, не было чем-то из ряда вон выходящим. Но содержание разговора тогда, осенью 1984 года, на меня произвело неизгладимое впечатление – и я помню его до сих пор.

В течении тех четырех часов, что мы с ним разговаривали, я осознал, с какими проблемами мне придётся столкнуться и какой огромный объём сами знаете чего мне придётся тут разгребать. Это были такие масштабы работы, такие размеры, что я понял – это абсолютно отличается от того, что мне говорили, когда в ЦК убеждали согласиться на работу в Узбекской ССР и инструктировали в Генеральной прокуратуре Советского Союза. Он раскрыл мне такую картинку, с которой масштабы работы в Казахстане ни в какое сравнение не шли.

- Другими словами, Вы не знали, что Вас ожидает в Узбекистане?

- Уже тогда в Узбекистане работали группы Гдляна, Любимова, Свидерского, то есть все союзные следователи. Уже только поэтому можно было примерно представить, какое наследие Шараф Рашидов оставил после своей смерти, а к тому времени прошёл почти год, как он скончался. Тем не менее, когда меня убеждали переехать на работу в Ташкент, я думал, что там работают союзные следственные группы, ими руководит союзная прокуратура, а мне останется руководить только местными прокурорами. Поэтому договорились, что за год-полтора я поставлю на ноги работу и со спокойной душой оттуда уеду. А вот когда Ислам Каримов мне все рассказал где-то в первый мой месяц работы в Узбекистане, я сразу по его рассказам понял, что работа предстоит слишком большая, и засомневался в том, смогу ли я это все организовать - масштабы были большие, несравнимые с тем, с чем я сталкивался в Казахстане.

И потом ещё одна интересная встреча была. Когда я уже уезжал в 1989 году, стали очернять мою деятельность. Каждый день мою фамилию «поливали» и на Съезде народных депутатов, и в узбекской прессе, листовки стали появляться, прокламации, да и позже, когда я уже был переведён из Ташкента в Целиноград, в одном из интервью Каримов сказал, что я провалил работу, производил беззаконие, что от меня пострадали тысячи людей.

Я же понимаю, что это могло быть не последнее интервью. И я приехал в Ташкент и встретился с Каримовым. Он меня принял, и я ему сказал: Ислам Абдуганиевич, давай так. Я тебе не угрожаю - и ты мне не угрожаешь. Мы работали вместе четыре года, но я не собираюсь молчать. Я себя виновным не чувствую, я никого незаконно не арестовал. Да, когда приходится давать тысячи санкций, а тогда в Узбекистане работали 3000 следователей со всего СССР, тут без доверия к следователям невозможно, потому что невозможно каждого проверить, и поэтому волей-неволей доверяешь тому, кто непосредственно расследует дело, веришь, что он соблюдает закон. Но имей в виду: если еще раз ты в интервью назовешь мою фамилию, я начну всем давать интервью, в соответствии в официальными документами, которыми располагаю, о твоей деятельности, когда ты работал в Госплане, Минфине. Кашкадарьинской области. Тебе это надо? Нет? Мне тоже не надо.

Чтобы защитить себя и своё имя, я был вынужден пойти на крайние меры. После этого разговора, во всяком случае, насколько мне известно, и до сегодняшнего дня, а прошло уже 26 лет, ни в одном своем интервью и публикации Каримов не опускался до того, чтобы меня персонально причислять к врагам своим и узбекского народа.

Тельман Гдлян и Николай Иванов, 1989 год. Архивное фото

- Но в тысячах невинно осуждённых Вас обвинял и Гдлян. . .

- Что касается Тельмана Гдляна. . . Я написал шесть книг о своей работе, и если сначала я очень осторожно оценивал деятельность Гдляна как следователя, то в своей последней книге, которая была издана год назад, я уже просто назвал вещи своими именами. С Гдляном у нас отношения были не то что «натянутые» - мы чуть ли не с кулаками иной раз бросались друг на друга. А Николай Иванов - вообще… Он больной, и не стоит тратить время, чтобы его обсуждать.

Гдлян не дурак, он был неплохим следователем даже в Узбекистане. Когда я приехал, ситуация складывалась таким образом, что мне надо было рассматривать его обращения об аресте или даче санкций на те или иные следственные действия. Не полетишь же каждый раз в Москву за санкцией. А мы-то на местах, поэтому негласно мне была дана команда рассматривать вопросы в пределах прокурорских полномочий, в качестве заместителя Генерального прокурора Узбекистана. И я рассматривал до определенных событий. Я чтобы не позориться, не стал писать про Иванова, но весь народ прокурорский и в ЦК знали об этом.

Речь о том случае, когда Иванов ночью пришел ко мне домой и попросил срочно санкцию на арест. То, что ко мне пришли ночью, не вызвало неприятия — бывает, что, действительно, срочно нужно, существуют три часа, не больше. Следователи без прокурора ничего не могли сделать. Без санкции прокурора даже элементарного обыска провести не имели права.

Когда он мне принес бумагу, я спрашиваю, что это такое. Он говорит — санкции на арест. Кого, спрашиваю. Он говорит, мол, вы что, нам не доверяете? – «Причем здесь доверяю или не доверяю, какой вопрос?» - «А вам что, с Москвы не звонили? Мы его фактически задержали с КГБ, нужно только всё это легализовать». Я ему говорю: «Дорогой, еще раз УПК открой, прочитай». Я посмотрел, а там, в санкции, фамилии не проставлены. Все описано, сколько похитил, - короче, все. А фамилии не проставлены. Задним числом, видимо, проставить собирался. Я его выгнал.

В Узбекистане на тот момент было 15 штатных следователей по особо важным делам при Генеральном прокуроре Советского Союза, но ими никто не руководил, за ними никто официально не надзирал. Формально если подходить, по закону, по Конституции, на территории Узбекистана есть прокурорский надзор, и мы должны его осуществлять. Но фактически они нам не подчинялись. Для осуществления надзора, кроме процессуальных полномочий, нужны и организационные, а он меня может «послать». Иногда так и было — посылали. Да, приезжал Герман Каракозов, начальник Следственного управления Генеральной прокуратуры. Но он приезжал один раз в три недели на два дня. Что можно сделать за два дня? У Гдляна на тот момент было уже человек 30 арестованных. Если речь идет о надзоре, значит, человек должен сидеть и всё проверять досконально. И пойти ещё проверить — а действительно ли он такие признательные показания дал. Это сейчас есть аудио, видео, а тогда все только начиналось. Поэтому возник вопрос - создавать отдел, сажать его в прокуратуре Узбекистана, и пусть он надзирает за вашими же следователями. Если надо решать какие-то вопросы, не Гдлян должен бежать и брать меня за грудки, а прокурор должен выдавать санкции. И прокурор должен решить, поддерживает он Гдляна или нет. И этот прокурор, если он мою фамилию ставит на санкции, должен убедить меня, что все законно.

Тельман Гдлян и Николай Иванов на изъятии вещдоков: в бидонах хранилось золото в виде ювелирных изделий. Архивное фото

Мне Союз нагнал три тысячи следователей со всей страны. Три тысячи в Узбекистане работали, и это не считая узбекских следователей. Мы сразу договорились с МВД Союза, и был создан отдел, который сидел в МВД Узбекистана - работники центрального аппарата МВД контролировали и организовывали следователей, которые прикомандировывались по хлопковым делам.

Мы договорились с Минфином Советского Союза. По каждому делу проводили экспертизы. Со всего Союза не только следователей нагнали, но и ревизоров, бухгалтеров, экономистов, которые проводили судебно-бухгалтерские, судебно-финансовые экспертизы. И от Минфина СССР была группа, которая сидела у Ислама Каримова в Минфине Узбекистана и ему докладывала. А от прокуратуры Союза не было такого. Поэтому у нас постоянно шла война с группой Гдляна. Нельзя сказать, что другие группы нам подчинялись, - но они хотя бы отчитывались перед нами, показывали все материалы и просили санкции. А с группой Гдляна была совершенно другая ситуация. Поэтому у нас и возникали распри - до тех пор, пока мы на коллегии прокуратуры Союза не поставили вопрос ребром.

После того, как я им отказал в подписи санкций, они стали ходить к прокурорам областей. Прокуроры мне звонят и спрашивают: что делать, им принёс Гдлян (или Иванов). Я говорю: отправляйте в Союз. А что значит - в Союз, нужно же срочно! Закон же ограничивает во времени: задержали – значит, за трое суток нужно решить, виноват, не виноват, обыск должен быть внезапный — час, два, три, нужно решить вопрос. А они к прокурорам областей, а те все боятся, тем более, узбеки. Стали ходить по районным прокурорам, где 90 процентов — узбеки. И только после этого поставили надзор.

И эта эпопея с Гдляном у меня продолжалась до девяностых годов, когда его уже практически выгнали из прокуратуры. И вот что интересно - прошло уже почти 30 лет, живьём мы после этого больше не встречались ни с Ивановым, ни с Гдляном.

Гдляну можно многое простить. И Узбекистан можно простить: в какой-то степени, обстановка там была сложная, попиариться ему нужно было, все эти миллионы и золото — половина блефом была. Все эти выставки, которые СМИ демонстрировали, — полная показуха. Но если ты следователь, тогда расследуй, а не пиарься.

Следователь Гдлян рассказывает об изъятых ценностях журналистам

- Вы упоминали и о других, как Вы говорите, небылицах, которые сложились о том периоде узбекской истории. . .

- Я впервые об этом говорю СМИ. Никому ещё об этом не рассказывал. Вашему изданию первому. Речь идёт о перезахоронении Шарафа Рашидова в 1986 году.

Леонид Брежнев и Шараф Рашидов. Архивное фото

Не так давно по ТВ выступал бывший председатель Правительства Узбекистана Гайрат Кадыров. А я его, как облупленного, знаю. Ну такую он чушь нёс. Он рассказывал, какое участие он принимал в этом перезахоронении, как всё это он организовывал, как подбирал могилу, как был у семьи Рашидова, как разговаривал с его женой и дочерью и т. д. , и т. д. Ничего этого не было, и он ничего не решал.

Он, прежде чем рассказывать, хотя бы поинтересовался, Гайданов жив ещё или нет. Алексей Бутурлин (в то время прокурор республики) тогда заболел, и я исполнял обязанности прокурора Узбекистана. Мне было поручено провести все мероприятия по перезахоронению в рамках закона. Кадыров даже об этом не знал. Всё делали второй секретарь ЦК Анищев, председатель КГБ Головин, я, первый замминистра внутренних дел Дидоренко и командующий Среднеазиатским военным округом. Горбачёв прислал постановление Политбюро. И я всё это должен был процессуально оформлять. Мусульманина в мусульманской стране эксгумировать. Мы же понимали, что это значит, тем более такой авторитет — Рашидов. Мы же понимали, как народ может отнестись и какие могут быть последствия. Поэтому войсками окружили Ташкент, отключили электроэнергию, полностью в городе отключили телефонную связь. Площадь, где был захоронен Рашидов, окружали войска, а внутри войск стояли сотрудники КГБ.

Но нужно было всё сделать по закону, а по закону эксгумация, какие бы ни были основания, должна производиться только с согласия родственников. Его жена, Хурсант Гафуровна, - жива. Но понятно, что жена не даст согласие, тем более жена Рашидова, с её огромной властью, похлеще, чем у Раисы Горбачёвой. А нам было нужно её письменное согласие.

Мы подготовили документ с текстом. Надо ехать к ней. Я понимал все исторические последствия, поэтому потребовал, чтобы со мной был один из руководителей республики. Вызвали Кадырова и приказали ему ехать со мной. Он чуть ли не на колени перед нами упал, мол, мне нельзя, у меня же здесь родственники, мне же здесь жить. Я ему объяснил, что его задача будет только одна — стоять за моей спиной, а за его спиной будут стоять автоматчики. От него не требуется ни одного слова. Но в протоколе должна быть подпись одного из руководителей Узбекистана, так как это — национальная республика.

Мы поехали. Я тогда впервые оказался в квартире Рашидова на улице им. Германа Лопатина. Там здание МВД, а позади стоит дом, где жил Рашидов. Естественно, там всё было уже окружено, техникой обеспечили всех. Полдесятого вечера. Нам докладывают, что всё спокойно. Идем. Какой-то офицер звонит. Открывают. Его супруга дома одна. Сейчас, с высоты прошедших лет, я понимаю, насколько это грязно и тяжело. А тогда мне что - только сорок лет было. Молодой человек с громадной властью, без ограничений, в общем-то. Ей докладывают:

К вам заместитель прокурора республики Олег Иванович Гайданов.

А зачем? С какой целью?

Всегда, если я где появляюсь, все сразу понимают, что либо арестовывать пришли, либо обыски делать. Я говорю:

Извините, вот есть поручение из Москвы, я должен Вас ознакомить с этим поручением. Поэтому мы пришли с такой целью.

«Мы» - это кто?

Я и Гайрат Хамидуллаевич (Кадыров).

А Кадыров у меня за спиной где-то там, за порогом остался. Я ему говорю: «Гайрат Хамидуллаевич, ну вы зайдите».

Хурсант Гафуровна приглашает нас войти из прихожей в небольших размеров зал. И, кстати, я удивился. Я у многих великих людей был дома. И я удивился, насколько скромный был дом у Рашидова. Меня это поразило. И вот я вошёл и продолжаю: «Вы знаете, с не совсем приятной миссией, вернее, с совсем неприятной мы к Вам пришли, но вчера Политбюро ЦК КПСС и Совет Министров Союза ССР приняли постановление. Я прошу Вас ознакомиться с постановлением». Оно нигде не было опубликовано к тому времени. Нам нужно было получить её подпись. Мы понимали, что она не подпишет, конечно. Но мы к этому подготовились. То есть мы могли констатировать, что супруга Шарафа Рашидова с документом лично ознакомлена, всё это сопровождается видеозаписью, аудиозаписью, чтобы были какие-то доказательства, который можно было бы «пришить».

Один из множества парадных портретов Шарафа Рашидова

И тут началось. Она вспылила, говорила, что это кощунство. Я опять предложил ознакомиться. В постановлении были разные пункты, в том числе о снесении памятников, но самым главным был третий - перезахоронить. Чтобы перезахоронить, нужно делать эксгумацию. А по закону, эксгумация делается с согласия родственников… Но даже и не это было главное. «Внутри» всего этого была основная сверхзадача, о которой не напишешь в постановлении ЦК: проверить слухи, которые к этому времени распространились достаточно активно, тем более на фоне возрождения националистических интонаций в жизни республики, о том, что Рашидов жив, что вместо Рашидова там захоронен двойник и Рашидов вернётся, что часть «золота-бриллиантов» он увёз, а часть захоронена с этим двойником.

И вот самая главная наша задача состояла в том, чтобы провести судебно-медицинскую экспертизу в течение четырёх часов и установить, действительно ли в могиле лежит Рашидов и есть ли там, кроме самого тела, ещё что-то…

Экспертам (а из Москвы самолётом привезли лучших судмедэкспертов Советского Союза и лучшую специальную технику) сказали, что в их распоряжении три часа. Солдаты разбирают памятник, вскрывается могила, в час ночи гроб с телом отдаётся экспертам, в четыре утра они должны нам дать письменное заключение. Максимум - дополнительно ещё 30 минут. Всё это было настолько жёстко регламентировано, потому что в 5. 30 должны были уже захоронить на «Коммунистическом» кладбище и поставить памятник, чтобы к 6. 00 всё уже было полностью готово. Всё нужно было сделать с 10 часов вечера до 6 часов утра. Вот этот отрезок времени Ташкент был на военном положении. Столица была окружена, она осталась без связи и электроэнергии.

И как только я сказал Хурсант Гафуровне про эксгумацию и про то, что она должна дать согласие. . . Потом мне генерал КГБ Головин говорил: «Олег Иванович, Вы с ней беседовали, а я на Кадырова смотрел. У того и руки, и ноги тряслись, я боялся, что он сейчас перед ней на колени упадёт».

. . . Я сидел за овальным столом, разложил бумаги. Рашидова не садилась, прочитала стоя, швырнула ручку - и вдруг каким-то непонятным для меня движением… Моё внимание ещё было приковано к бумагам, мне подпись её позарез нужно было получить, - и вдруг я вижу, она как-то поворачивается, там два кресла стояли, между креслами столик, и на столике ваза хрустальная. А когда я сел, Гайрат Хамидуллаевич оказался прямо перед её взором. Он в рост стоял перед ней. И я смотрю, она эту вазу хватает и «запуливает» прямо в него. И я даже не представляю, как он смог увернуться от такого броска. Всё произошло в одно мгновенье, но Гайрат Хамидуллаевич присел и ваза, минуя его, угодила в большое, громадное стекло, которое оказалось позади него. Всё, разумеется, вдребезги. И, видно, от испуга, а не от удара этой хрустальной вазы, Кадыров упал.

Тут же рядом стоят полковники, генералы, я вскочил и спрашиваю: «Вы что делаете?». И она стала на узбекском языке, обращаясь к Кадырову, что-то быстро ему говорить. Узбекский язык я не понимаю и не понимал, и мне перевели, что она его материла и говорила, что, мол, ладно, Гайданов, с него спрос невелик, но ты сволочь, ты вообще кто такой, что ты творишь. . . да будут прокляты твои дети, внуки и так далее. . .

А с нами был врач, потому что некий подобный вариант развития событий мы предусматривали. Её сразу усадили, доктор, как смог, её истерику успокоил. А я уже думаю, что операция сорвалась и задачу я не выполнил. Хотелось, конечно, соблюсти формальности. Хотя то, что она откажется подписывать, мы тоже предусмотрели. У нас на этот случай был запасной вариант, и не один. Например, если с ней что-то случится, а могло произойти и самое худшее, например, разрыв сердца, ведь она всю жизнь с Рашидовым прожила, боготворила его, впрочем, как и он её, - у нас был второй вариант, сын Володя, он к этому времени был майор КГБ, и дочь Гуля, доктор химических наук. И там, и там всех уже контролировали. Если здесь не получится, нас тут же перевозят к ним.

Я тогда предложил, что сына не надо, если матери плохо, пусть лучше Гулю привезут сюда. Она, видимо, была недалеко, так как буквально через 5-7 минут, пока доктор давление мерял, укол сделал, Гулю привезли. Я ей опять всё объяснил. . . и она в обморок падает.

Гуля была более разумная. Когда пришла в себя, то поняла, что в любом случае, подпишет она или нет, есть решение Политбюро. Всё. Она спросила, как всё будет происходить, где будет захоронен, можно ли ей участвовать. Я сказал, что ей можно, а больше никому нельзя. Даже родственникам нельзя сообщать. Через два дня всё будет можно, но не ранее, потому что там всё будет под охраной: в республике к Рашидову было неоднозначное отношение, могли осквернить.

Таким образом, утром, как и планировалось, операция была завершена.

- Возвращаясь к личности Ислама Каримова, тогда и сейчас. Как Вы думаете, насколько он за это время изменился?

- Когда ты человека знаешь изнутри, тебе легче объяснить те или иные его государственные решения. Он всегда такой был. Он до сих пор идет туда, где выгодно. К американцам - значит, к американцам. Американцы дали по зубам - побежал к Путину. Путин дал денег, списал долг, - опять к американцам переметнулся… В том мире, который сложился после распада Советского Союза, руководителю страны вертеться было очень непросто.

- Каримов реабилитировал всех, кто проходил по «хлопковому делу», и многие считают, что в отношении Узбекистана была проявлена чудовищная несправедливость. Что Вы скажете по этому поводу?

- Согласно официальной статистике, по хлопковым делам было заведено 800 с небольшим уголовных дел о хищениях и взятках. На 25 млн. жителей республики это не такой грандиозный размах, как представляли СМИ. Это много, но не вопиюще. Так вот, по всем этим делам, по состоянию на 1989 год, обвинение предъявлялось 20 тысячам фигурантов. Это получается 20-30 человек на дело. Это нормально для дел подобной категории. Непосредственно к судебной ответственности из 20 тыс. были привлечены всего 4,5 тыс. человек. Остальные 15 тысяч были амнистированы. На них уголовные дела были прекращены. Все они вину признали, потому что без признания вины невозможно было освободить от уголовной ответственности. Такой был закон. Таким он и сейчас остался.

Не нужно напоминать народу Узбекистана об обстановке в республике в семидесятые-восьмидесятые годы. Бесправие и коррупция - особенно в прокуратуре и МВД. Достаточно напомнить, что нам с Алексеем Владимировичем Бутурлиным уже в первый год удалось реабилитировать почти тысячу граждан, незаконно привлеченных прокуратурой и МВД к уголовной ответственности в тот период. В одной из первых своих книг « На должности Керенского, в кабинете Сталина» я привел конкретные дела. До сих пор храню благодарственные письма этих людей.

Из 4,5 тыс. осужденных по «хлопковому делу» самые большие сроки — это примерно 7-8 лет лишения свободы. Другое дело, что кроме так называемых «хлопковых дел», ущерб по которым составил 4-5 млрд. рублей в ценах 81-85 гг. , в то время вообще сложилась такая ситуация, что Узбекистан стал первой республикой в СССР, в которой после 30-х годов возродилась организованная преступность.

В Узбекистане было очень много денег, на которые слетались жулики и бандиты всех мастей со всего Союза. Хлопок воровали. Да. Приписками занимались в каждом колхозе и совхозе. Но чтобы отправить в Иваново пустой вагон, как вагон «с хлопком», чтобы украсть 100 тыс. рублей, которые, к примеру, стоит этот вагон, надо подготовить целый мешок разрешительных и сопроводительных документов. Поэтому в этой цепочке принимала участие огромная масса народа. Пример, конечно, упрощенный, но так было не только в хлопководстве, так было во всём узбекском сельском хозяйстве. За время правления Рашидова сложилась система, противостоять которой было практически невозможно. Так что невиновных там не было. Другое дело, что сами узбекские власти, как мы и советовали, могли помогать своим гражданам, под различными предлогами освобождая их от уголовной ответственности.

Каримов в этом отношении прав только в том, что это, действительно, была кампания. И не последнюю роль в этой кампании сыграл Михаил Горбачёв. Так, когда к власти в СССР пришел Юрий Андропов, начались известные «андроповские зачистки» по всей стране. И волна докатилась до Ставропольского края. Туда отправилась большая группа сотрудников МВД и КГБ. И там появились официальные показания на Раису Горбачёву. Так же и в Узбекистане всё с мелочей начиналось. А когда «очень вовремя» Андропова сменил Горбачёв, он, чтобы отвести удар от Ставропольского края и не позорить его, переключил всё внимание на Узбекистан. Туда и были направлены все правоохранительные силы. Это Ислам Каримов знает прекрасно, и в этом он прав.

Если же кого-то интересует лично моё мнение, то я полагаю, что если бы руководителем СССР стал не Горбачёв, а другой человек, расследования в Узбекистане, может, и были бы, но не достигли бы таких масштабов и такого размаха.

- И последний вопрос. Как Вы сами сегодня можете оценить свою работу в Узбекистане в тот период?

- Конечно немало людей, которые оценивают нашу работу по-другому. Но совесть моя чиста, я честно и добросовестно исполнял свой профессиональный долг, исполнял закон - и не мы его писали. Были ли ошибки? К сожалению, были. И причины даже не в том объёме работы, которую Москва взвалила на нас. Основная причина ошибок довольно банальная – предательство. Его — предательства, и сегодня я об этом могу сказать — было немало даже среди тех, кто приехал бороться с беззаконием и коррупцией.

Беседовал Дмитрий Аляев

Подробнее читайте на fergananews.com ...

154 +